Я даже не хочу комментировать. Просто пусть будет тут. Посвящается Ирен Сендлер.
"Да, герр офицер. Документы? Сейчас. В порядке".
"Анфас в аусвайсе прелестен, майн либен фройляйн.
Вам кудри идут, а глаза — так вообще снаряды, фугасы в арийское сердце.
Аch Gott, как больно.
Наденьте чулки,
приезжайте в кафе на Сене.
Созреют любовь и каштаны, закажем шнапса.
Проклятые русские, чёртово наступление.
Ирен, я хочу познакомить Вас с дядей Гансом.
Вы очень смешно говорите с акцентом польским,
как белый песок в складках пляжного полотенца".
Она незаметно проводит рукой по доскам,
а в ящиках, словно в утробе, лежат младенцы,
рожденные под несчастливой звездой Давида,
под грудами масляных тряпок и инструмента.
Не высшего сорта люди,
другого вида.
Ирен — унтерменша, и тоже с другой планеты.
Стучат "Ремингтоны" костяшками план Ванзее,
грохочут по рельсам железные кастаньеты.
Сорвать бы стоп-кран у Земли и сойти со всеми
детьми из печей Бухенвальда, Варшавских гетто.
Никто не поставит памятник, бюстик, стелу
тому генералу, что враз прекратит все войны.
И крутит баранку отважная пани Сендлер.
У пани большая собака в фургоне воет.
Огромная умница —
в вое не слышно плача.
Качается ветер на тонких, рахитных ножках.
("Возьмите цветы, арендуем под Римом дачу.
Оливки, вино, святой Августин, гармошка")
Твердивших про рай выгоняют пинком из рая,
но ад — он вот здесь. Безразмерный,
как оказалось.
С ключом зажигания что-то внутри сгорает.
Как мало спасенных,
неспасшимся — неба мало.
На ложь прокламаций, мундиры
и "мессершмитты"
чихает мотор, оставляя плевки на штрассе.
("Достаньте духи, прогуляемся по Мадриду. Ирен, я уже написал про Вас дяде Гансу")
Она ухмыляется, чокнутый Шиндлер в юбке,
примерила имя подпольное — Иоланта.
И прячет в стеклянные банки чужие судьбы.
Когда-нибудь их найдут.
Их найдут когда-то.
А мир от щедрот отсчитал девяносто восемь.
Там нет лагерей, но туда никогда не поздно.
Там новые ангелы — Мойша, Абрам и Ёся.
И руки, кругом бесконечные руки
в звездах.
#svirel_poetry
2019г.
